Джузеппе Д`Агата - Римский медальон
— Как бы то ни было, но документы так никогда и не всплыли, — сказал Бонсанти, внимательно выслушав Эдварда. — По-моему, они вовсе не существовали, и думаю, это всего-навсего выдумка, сочиненная каким-нибудь шпионом, обладавшим чрезмерным воображением и знавшим больше легенд, нежели государственных секретов.
— И в самом деле, Салливан весьма интересовался музыкой Витали. Он догадывался, что в «Двенадцатом псалме» таится ключ к разгадке, и даже приобрел учебник по музыкальной ритмике…
— Но самое главное, — вмешалась Барбара, — он надеялся, что дорога к знаку повеления приведет его к тайнику с документами.
— Той же дорогой шел и Пауэл. Только он в этой игре был вашим союзником, дорогой профессор, — сказал Бонсанти Эдварду. — Разумеется, в том, чтобы никто ничего не нашел, больше всех был заинтересован именно Пауэл. У него была задача, чтобы так называемая переписка фон Гесселя, если она когда-нибудь существовала, не выплыла на свет… и, естественно, не попала бы в руки Салливана, который скорее всего продал бы ее за большие деньги английскому правительству или, что намного хуже, — прямиком в газеты. Сейчас дорого платят за скандальные сенсации…
Они остановились у машины комиссара.
— О чем задумались, Барбара? — поинтересовался Эдвард.
— Об Оливии и Салливане. Разве не странно, что погибли именно они? Похоже, тайна Витали оберегала сама себя.
— Да, убивая не верящих в нее, оскорбляющих… Именно это вы хотите сказать?
Садясь в машину, Бонсанти покачал головой:
— Я-то надеялся, что мои здравые рассуждения… А вы опять про тайны…
— Согласен… — задумчиво произнес Эдвард. — Но мне кажется, что тучи опять сгущаются. Слишком много оказалось совпадений… Слишком многое остается еще неясным.
Бонсанти включил зажигание.
— В этом и заключается очарование легенд… которые так навсегда и остаются легендами. Спокойной ночи, профессор. Да, если найдете время, я был бы рад пригласить вас поужинать. И вас тоже, синьорина. К счастью, в Риме есть и другие заведения, не только таверна «У Ангела».
— Спасибо, комиссар, — улыбнулся Эдвард. — Я ценю ваше участие.
— Не стоит благодарности. — Бонсанти приветливо помахал рукой.
* * *Барбара и Эдвард смотрели вслед машине, свернувшей на виа Бабуино. Они стояли на площади, усталые, опустошенные. Кругом не было ни души. Край неба светлел, тихо журчала вода в фонтане. Внезапно послышался шум, и с той стороны, где пару минут назад скрылся Бонсанти, выехали две поливальные машины.
Они очнулись от оцепенения и медленно пошли к машине Барбары.
— Когда думаете уезжать?
Эдвард как будто не понял вопроса:
— Уезжать? Ах да, верно… Университет, коллеги, мои книги… Не хочется уезжать. Англия кажется сейчас такой далекой. И моя прежняя жизнь — чьей-то чужой, не моей. Наверное, вся эта сумасшедшая, ирреальная атмосфера последних дней оказалась мне гораздо ближе, чем размеренная, благополучная жизнь кембриджского профессора. И Рим… Он сейчас ближе, роднее Лондона. Или это кровь заговорила?
— Ничего, скоро все встанет на свои места. Только вам нужно успокоиться. Да и мне тоже, — сказала Барбара, садясь в машину. — А завтра мы встретимся и вы подробно расскажете о вашем приключении, да? — Она доверчиво, снизу смотрела на Эдварда поверх опущенного стекла.
— Постараюсь… Значит, завтра?
— Я в вашем распоряжении, профессор. Мне нравится помогать вам.
— Ну, тогда зовите меня без церемоний просто по имени.
— Я уже зову.
Эдвард наклонился к открытому окну машины и немного неуклюже поцеловал Барбару в теплые мягкие губы.
— До завтра, Барбара.
— До завтра, Эдвард.
И машина быстро повернула на виа Кондотти.
20
Без пиджака, в одной рубашке с расстегнутым воротом, Пауэл не спеша направился в коридор, чтобы открыть дверь. Он нисколько не удивился, увидев перед собой в столь ранний час комиссара Бонсанти.
— Привет, Пауэл.
— Дорогой Бонсанти…
— Можно войти?..
— Ну конечно. — Он посторонился, пропуская комиссара. — Более того, хотите знать? Я ждал вашего визита.
— В такое время?
Пауэл прошел впереди комиссара по коридору.
— А чем оно хуже любого другого? Эта история с призраками всех нас сделала сверхчувствительными и провидцами.
В квартире Пауэла царил полнейший беспорядок. Комиссар устало опустился в кресло, на которое указал хозяин.
Раскрытый чемодан из дорогой кожи лежал на диване. Вещи были брошены в него как попало. Главным образом белье и кое-какие бумаги.
— Уезжаете?
Пауэл кивнул:
— И даже с некоторой поспешностью.
— Мне думается, мудрое решение.
— Впервые в жизни.
— А когда поступали на службу в разведку?
— Тогда я был пьян. Кстати, не выпить ли нам? По крайней мере соблюли бы некую последовательность.
— Пожалуй, хотя я только и делаю всю ночь, что пью.
Пауэл разлил по бокалом виски.
— Думаю, у меня не окажется льда.
— Предпочитаю без него.
Подняв бокалы, они сделали по несколько глотков.
— У нас правило: лучше уйти самому, прежде чем тебя выгонят. — Пауэл улыбнулся. — Вы ведь поэтому пришли, не так ли?
Бонсанти кивнул.
— Сколько времени вы мне даете, прежде чем известите итальянскую контрразведку?
— Двадцать четыре часа. По дружбе.
— Благодарю. Но, как видите, мне нужно гораздо меньше. Я почти готов.
— Мне жаль, Пауэл. До сих пор я на все закрывал глаза. Но дальше уже невозможно. — Он вздохнул. — Некоторые сведения — вы сами это знаете — разлетаются быстро. Из Лондона информация поступит сюда с минуты на минуту.
Пауэл невесело улыбнулся:
— Выходит, ваша разведка совсем неплохо работает?
— Как видите. — Бонсанти ответил улыбкой. — А вы считали, что только английская разведка может служить образцом совершенства? Это не потому ли, что Англия — родина агента «ноль-ноль-семь»?
Пауэл, пропустив иронию комиссара мимо ушей, продолжал собирать чемодан.
— Ах, Бонсанти, если б вы знали, как не хочется покидать Рим.
— Крепитесь, дружище Пауэл. В любой части света есть красивые женщины.
— Это, конечно, большое утешение…
Бонсанти поднялся с кресла и наполнил свой бокал.
— Переписку… скажем, документы фон Гесселя вы увозите с собой?
Пауэл через плечо покосился на Бонсанти, потом взглянул на часы.
— В этот момент дипкурьер уже летит в Лондон.
Бонсанти кивнул.
— Удовлетворите мое любопытство. Форстер знает, что вы нашли бумаги?
— Нет. Я не счел нужным ставить его в известность. Он знает только, что я искал документы, которые до зарезу нужны были Салливану. Форстера мало интересовали документы. Наверное, он поверил во всю эту чертовщину. Он захотел, чтобы я пришел к дому Витали раньше него и понаблюдал, кто появится там сразу же после его лекции.
Бонсанти посмотрел на Пауэла сквозь прищуренные ресницы.
— А где же вы нашли переписку?
— Там, где она и должна была находиться, — ответил Пауэл. — В нише у ног ангела. У каменного посланца Витали.
— Неслыханно. Невероятно. Она пролежала там с 1944 года. Двадцать семь лет! Пауэл допил виски.
— Великолепный тайник. И понадобилась эрудиция Форстера, чтобы обнаружить его. — Пауэл о чем-то задумался, но быстро встряхнулся. — Профессор Форстер… никогда не узнает, сколь многим ему обязана родина.
— Этой ночью он показался мне разочарованным.
— Ему до такой степени заморочили голову, что он и в самом деле рассчитывал найти знак повеления. Ничего. Думаю, общение с прелестной Барбарой сможет его утешить.
— Может, вся эта мистика и в самом деле так впечатляет, а может, усталость и выпитое сказываются, но только и я начинаю думать, что знак все же был спрятан в тайнике.
— Так или иначе, кто-то нашел его прежде, чем фон Гессель положил туда документы.
— Кто еще, кроме Гесселя, мог найти его?
Глаза Пауэла хитро сверкнули.
— Если исключим Гесселя, значит, поддадимся суеверию. Комиссар, я от вас этого не ожидал.
— Послушайте, а почему вы назначили лекцию именно на тридцатое марта? — В голосе комиссара звучало подозрение.
Пауэл растерялся лишь на секунду.
— Это совпадение.
— Возможно. Но вы ведь откуда-то знали, что тридцать первое марта — день… особый?
— Одно из множества совпадений в этой истории, — спокойно ответил Пауэл.
Бонсанти поднялся и одернул мундир.
— Прощайте, Джордж. Желаю вам удачи.
— Спасибо. Удача никогда не помешает.
Они вышли в коридор.
Уже на площадке Бонсанти обернулся, словно хотел сказать что-то еще, но передумал и только махнул рукой.
Вернувшись в комнату, Пауэл закрыл чемодан. На губах его играла хитрая улыбка. Он не спеша надел пиджак. Гвоздика в петличке помялась и совсем завяла. Пауэл выбросил ее и, подойдя к невысокой китайской вазе, выбрал самый красивый цветок, потом вдел его в петличку и не без некоторого самодовольства посмотрелся в зеркало. Как всякий красивый мужчина, он охотно любовался собой. Ему импонировала собственная персона. Сейчас он чувствовал, что готов к тому, что еще предстояло сделать.
